Снова моросит дождь. Впервые еду в последнем вагоне электрички. Прямоугольные окна транслируют в реальном времени зеленый цвет. Тяжелые заговоренные ели-ракетоносцы, легкие кружева берез, редкие древние липы, пушистые кусты сладких сиреневых гроздей, белые яблони и тоненькие сосенки. Замерев, они примеряют водяную фату на свои ветви и плечи, смотрятся в стальные небеса.
Незамысловатая цепочка: деревья - сирень - поля, прерывается старинными постройками с окнами до пола, кривыми заборами и километрами блестящих от воды рельсов. Вагон неуклюже раскачивается из стороны в сторону, тормозит, скрепит, кряхтит, пыхтит. Пространство доверху наполнено людьми, так, что воздух настолько насыщен чужими вздохами, такой густой, что не лезет в горло. Такой, что безумно хочется высунуть голову в окно и проглотить несколько сочных кубометров кислорода, наполненного влагой.
Всматриваться в угрюмые и недовольные лица пассажиров, пропитанные усталостью и годами упорной работы морщины, верить в их грубо приклеенные скотчем улыбки нет никакого желания. Ныне у людей в городах не принято смотреть наверх. Всё больше под ноги, чтобы во что-нибудь не вляпаться, да по сторонам, чтобы кто не наехал. Разумеется, кому интересно смотреть в небо, когда почти 315 дней в году город накрыт серой кастрюльной крышкой, которая никогда не меняется.
Смотреть из окна последнего вагона электропоезда в дождь и целовать глазами небо - удовольствие весьма сомнительное, но это гораздо приятнее, нежели тонуть в пустоте узких и безучастных человеческих зрачков.
Привычную толпу голосов неожиданно разрезает грубый скрип. Двери раздвинулись тонкими, трясущимися ручонками старика – бродяги и вновь сомкнулись, едва не откусив добрую половину старичка. Немощный, хромой, пропахший сыростью, травой и пряным ароматом лошадиного навоза старец с круглой лысой головой жалобно смотрит в мою сторону и неприятным шепотом умоляет подать ему «на хлебушек». Мужчина, сидящий рядом, брезгливо отодвигается в сторону, едва замусоленная сумка старика коснулась его дорогого пиджака. Рев человеческого мотора на минуту заглох. «Дорогой » мужчина недовольно фыркнул:
- Фу, какая гадость! К-катись отсюда, пьянь!
Достаю из кармана несколько железных монет, с состраданием протягиваю их бродяге, чьи еще минуту назад бледные голубые глаза уже искрятся благодарностью. Старик быстро хватает монетки и аккуратно складывает за пояс. Затем, подойдя к окну, поднимает взгляд к небу, будто ища благословения, долго смотрит на него и проталкивается дальше, вглубь вагона.
Люди из электрички по-прежнему устало глядят перед собой или в пол. Может быть когда-нибудь, что-то пробудится в человеке, какая-то неведомая ему самому сила непринужденно возьмет его за подбородок и поднимет голову. Глаза поначалу поразит боль от небесного света, пробивающегося даже сквозь тугую пелену облаков, затем они привыкнут и изумленному взору откроется неведомая доселе удивительная и прекрасная жизнь. А пока… вагон снова раскачивается, скрепит, кряхтит, пыхтит. Снова моросит дождь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий